Крейсера - Страница 67

До‑о‑олг!

(Я помню этот мотив. Он сохранился и на нашем флоте).

***

За пять минут до «аллярма» была перехвачена депеша Камимуры в Сасебо: «Воспрепятствуем… бой, нужно еще два крейсера… проход русским по флангу загражден». Панафидин занял свое место. В бортовом каземате все напоминало времена Ушакова и Нельсона, только дерево заменяло железо; внутрь корабля торчали «зады» пушек, выставивших свои дула наружу. В орудийных просветах (портах) отсвечивало море.

Камимура разрядил пушки — ради пристрелки.

Линия его крейсеров в отличие от нашей была однотипна, она несла одинаковую артиллерию, разница была лишь в том, что одни имели гарвеированную (английскую) броню, а флагманский «Идзумо» был закован в крупповскую (германскую)…

— Шпарят как на параде, — сказал Шаламов.

Панафидин выглянул из порта, как с балкона большого дома, прикинув расстояние до противника, и наивно решил:

— А что? Нам выпал прекрасный случай проверить нашу артиллерию на любых доступных дистанциях…

Иеромонах Алексей Конечников обходил боевые посты, окропляя пушки «святой» водицей, дребезжаще распевал:

— Спаси, господи, люди твоея‑а‑а… а‑аминь!

Он явно спешил, ибо боевое расписание призывало его в баню‑лазарет «Рюрика». Через дверь носового отсека Панафидин окликнул барона Курта Штакельберга:

— Камимура уже начал, а чего же мы?

— Сейчас… начнем и мы, — ответил Штакельберг, и в этот же момент что‑то ярко‑рыжее, как шаровая молния, врезалось в носовой каземат, соседний с панафидинским.

— Песок давай… сыпь, сыпь, сыпь! — орал кто‑то.

Пушки уже отскочили назад в первом залпе, компрессоры плавно поставили их на место, клацнули замки. Николай Шаламов ловко забросил в пасть казенника свежий снаряд. Панафидин не сразу сообразил: песком будут засыпать лужи крови убитых, чтобы ноги живых не скользили по палубе. Элеваторы, гудя моторами, подавали наверх снаряды и пороховые кокоры. Через дверной проем было видно, как матросы волокут Штакельберга за ноги, и голова барона жалко мотается.

— Куда вы его? Что с ним, братцы?

— Уже готов… открасовался. Амба!

«Как быстро это бывает», — не ужаснулся, а просто отметил в сознании мичман. Но с этого момента он перестал метаться, четко реагируя на мычание сигнальных ревунов, зовущих его батарею к залпам. Русские снаряды при попаданиях давали нечеткий блеск, словно высекали искру из кремня, а японские вызывали клубки густейшего дыма, отчего иногда казалось, что наши снаряды вообще не долетают. Многое становилось ясно — такое, о чем мичман ранее не задумывался. «Рюрик», идущий концевым, ритмично вздрагивал под ударами разрывов фугасного действия.

Николай Шаламов кричал:

— Горим… горим же! Вы что, не видите?

— На «России» трубу сбило, братцы.

— Давай разноси шланги… Трюмные, напор, напор!

Брандспойты выкручивались из рук матросов. Пламя из носового отсека перекинулось в соседний. Японские фугасы взбрасывали кверху куски палубного настила. Все это — в треске огня, в ядовитом дыму. У переживших разрыв шимозы сразу спекались губы, возникала страшная жажда, они орали:

— Пить! У кого есть хлебнуть… хоть глоток!

Пушки, отброшенные взрывами, перекатывались на качке, грозя переломать ноги. В открытые порты море хлестало соленой пеной, а мертвецы, жидкие, как студень, ерзали затылками по тиковым доскам, их уже ничто не касалось…

— Подавай! — требовали комендоры от элеваторов.

Панафидин стянул с кресла убитого наводчика, сам приникнув к прицелу. Краем глаза, целясь в «Идзумо», он видел, что флагманская «Россия» несет уже половину трубы, а дым клубами валит прямо из палубы… Взмахом руки он звал Шаламова:

— Ты жив? Тогда подавай… подавай!

— Уррра‑а‑а!.. — донеслось сверху, с палубы.

Это радовались, когда взрывом раскрыло корму «Ивате», и он, контуженный, остался на месте, а броневая фаланга Камимуры шла дальше как заговоренная, и борта японских крейсеров вспыхивали яркими точками — в упор били орудия знаменитой фирмы Армстронга… Победные возгласы «Ура!» верно поняли только наружные вахты, а те, что оставались внутри крейсеров (ничего не видящие), решили, что наверху приветствуют появление Порт‑Артурской эскадры, и потому тоже кричали:

— Урра‑а! Теперь мы вместе… мы спасены…

***

Флагманская «Россия» теряла скорость. Клинкет паропроводов (который так и не успели починить в базе) вывел из строя сразу четыре котла. Кормовая труба, уже разбитая, не давала тяги на топки. Сопла вентиляторов с могучим ревом засасывали внутрь крейсера дымы пожаров и невыносимые газы от разрывов шимозы, удушающие людей в низах.

— «Рюрик» горит, — сообщали с вахты. — Горит, но узлы он держит пока что не хуже нас…

Иессен понимал, что отряд, уже избитый с одного борта, нуждается в перемене курса. Где он, спасительный маневр, чтобы расцепить клещи, в которые они попали? С севера — броненосные силы Камимуры, а с юга — адмирал Уриу с легкими крейсерами. Андреев подсказывал Иессену отворот к югу:

— Потом вдоль берегов Кореи вывернемся к северу.

— В любом случае они нас нагонят.

— Несомненно! Но отбиваться будем до крайности…

Об Андрееве писали: «Болезненный, нервный в обычной обстановке, в бою он выказал небывалое хладнокровие и мужество, весело разговаривал с матросами близ орудий, чем сильно поддерживал боевые настроения. Старший офицер крейсера капитан 2‑го ранга Вл. Ив. Берлинский был убит наповал, когда стоял рядом с командиром…»

— Не уносите его с мостика, — велел Андреев. — Накройте Андреевским флагом, и пусть остается с нами…