Крейсера - Страница 66

— Передайте адмиралу Уриу, что ему надлежит крейсировать южнее Цусимы, а я беру самые лучшие крейсера для контроля за подходами к Цусиме со стороны северных румбов…

В ночь на 1 августа «Идзумо» выдерживал скорость в экономическом режиме котлов, дабы зря не расходовать запасы боевого кардифа. Где‑то страшно далеко, словно в другом мире, горизонт обозначился сабельной полоской рассвета. Было 4 часа 15 минут, когда Камимуру вызвали на мостик.

— В чем дело? — недовольно спросил адмирал.

— В море блеснул огонь… как вспышка спички!

Это могли открыть рубочную дверь неизвестного корабля; это корейский рыбак мог взмахнуть фонарем; это, наконец, могло просто показаться утомленным сигнальщикам. Камимура откровенно зевнул. Ради приличия он решил побыть на мостике еще минут двадцать, после чего хотел спуститься обратно в салон — к своей подушке, набитой чайными листьями.

— На южных румбах — три тени! — последовал доклад.

Громадные цейсовские бинокли разом вскинулись на мостиках «Идзумо». Три тени постепенно оформились в четкие силуэты русских крейсеров, и сомнений уже не оставалось:

— «Россия»… «Громобой»… концевым — «Рюрик»!

«Невидимки» разом обрели зримую сущность.

— Не стоит мешать им, — сказал Камимура, — пусть они отбегут еще дальше к югу, а мы тем временем захлопнем ворота, ведущие к Владивостоку… Можно прибавить оборотов.

Вода с тихим ропотом расступалась перед «Идзумо».

***

Участник этих событий вспоминал: «К вечеру мы все по обыкновению собирались на юте, пели песни, дурачились и смеялись… Не разошлись ли мы с артурцами, до сих пор их не встретив? Строим планы, какие лихие походы будем делать вместе с крейсерами Артурской эскадры…»

Настроение было хорошее. Скорость приличная.

— Для меня, — говорил каперанг Трусов, — эта операция дорога еще и по отцовским чувствам. Я встречаю не только Артурскую эскадру, но увижу и сына — мичмана с «Пересвета». Что я скажу жене и дочери, если встреча не состоится?

Заступающие на ночную вахту растаскивали к пушкам и приборам чайники, сухари с колбасой. Хлодовский велел разнести по всем постам содовую и сельтерскую воду:

— Мало ли что… Дни жаркие, пить захочется…

Ночью крейсера вышли на параллель Фузана (в Корее) и Хиросимы (в Японии). Здесь они развернулись к весту, выжидая подхода артурцев из Желтого моря. Было четыре с половиной часа, когда резкий свист воздуха в переговорной трубе разбудил Иессена, адмирал приник ухом к медному амбушюру.

— Прошу наверх, — сказал ему Андреев.

— А что там?

— Мы сейчас проскочили мимо каких‑то кораблей… еще темно, и было трудно разобраться — каких?

— Сколько до Фузана?

— До берегов Кореи миль сорок, не больше.

— Добро. Сейчас поднимусь…

Горизонт оставался еще непроницаем. Иессен, зевнув в перчатку, с неприязнью смотрел, как Андрей Порфирьевич Андреев, уже нервничая, скрупулезно отмеряет себе из пузырька 15 капель валерьянки. Наконец, это даже смешно:

— Да плесните на глазок. К чему эта математика?

— Нельзя. Медицина — наука точная. Надо пятнадцать… При этом один сигнальщик подтолкнул другого:

— Псих‑то наш… все о здоровье печется.

— Нашел время. Хлобыстнул бы всю банку сразу — и за борт! Чего там напрасно мучиться…

Двигаясь в предрассветном пространстве, крейсера легко несли на себе кольчугу броневых покрытий, плутонги орудий и боевых припасов. В их душных отсеках сейчас досыпали последние минуты более двух тысяч человек:

на «России» — 745,

на «Громобое» — 790,

на «Рюрике» — 812…

— Наши… наши идут! — заволновались сигнальщики.

Крейсера пробудились. По правому траверзу обозначились дымы кораблей, и матросы (иные босиком, прямо с коек) перевешивались через жидкие леера бортов, вглядывались в смутные еще очертания корабельных силуэтов.

— Ура! Все‑таки прорвались…

— Молодец старик Витгефт!..

— Эй, артурцы! Привет из Владивостока…

— Слава богу, встретились…

— Теперь всем нам будет легше…

Каперанг Андреев резко опустил бинокль.

— Головным — «Идзумо», — тихо сказал он Иессену.

Рассветало. Японские крейсера шли четкой фалангой, сразу же отрезая нашей бригаде пути отхода к северу. Между мателотами противника выдерживались тесные интервалы, как на императорском смотре. Теперь все видели на их мачтах громадные белые полотнища с красными кругами в «крыжах» знамен. Радость встречи угасла. Начинался трезвый подсчет вражеских сил по порядку его кильватера: «Идзумо», «Токива», «Адзума», а концевой еще терялся во мгле.

— Дистанция восемьдесят кабельтовых.

— Вижу. Но кто же концевым? — спрашивал Иессен.

— Три высоких и тонких трубы… Это «Ивате».

Иессен снял фуражку и долго крестился.

— Аллярм! — провозгласил он затем.

Стеньговые флаги, зовущие к бою, мигом взлетели до места, На страже корабельных знамен встали часовые — испытанные в мужестве, дисциплинированные, которые лучше умрут, но не оставят своих постов. Крейсера ожили — в трескотне трапов, уводящих матросов то под самые облака, то бросающих их в преисподни глубоких трюмов. Все грохотало — люки, двери, клинкеты, и за последним вбежавшим все это с лязгом запиралось, будто людей запечатывали в несгораемом банковском сейфе. Унтер‑офицеры пристегивали к поясам кобуры с револьверами. А барабанщики все били и били «аллярм». Режущее пение боевых горнов наполнило тишину мотивом битвы:

Наступил нынче час,

когда каждый из нас

должен честно свой выполнить долг…

Долг!

До‑олг!