Крейсера - Страница 47

Он угостил мичмана крепко заваренным чаем.

— Ну что, милый? Подгуляли вчера?

— Да. Ничего не помню.

— Бывает. Кто из нас с чертями дружбы не вел? Вот я, к примеру. Еще молодым матросом, в царствование Николая Первого, однажды так закрутил в Марселе, что тоже память отшибло. Очнулся уже на доске, а меня секут, а меня секут…

Панафидин «опохмелялся» чаем. Над головами собеседников покачивалась клетка со спящими птицами.

— Василий Федорович, сколько же вам лет?

— Семьдесят второй, а что?

— Да нет, ничего. Я так…

Конечно, странно было видеть за столом кают‑компании боевого крейсера ветхого титулярного советника, который выслужился из матросов и дождался уже правнуков.

— Василий Федорович, а служить вам не скушно?

— Тут за день так намордуешься с палубным хозяйством, что не знаешь потом, как ноги до койки дотянуть… До скуки ли? Одно плохо — бессонница. Николай Петрович Солуха давал мне какие‑то капельки, да все не спится…

От разговора людей потревожились в клетке птицы.

— Василий Федорович, можно спросить вас?

— Ради бога, о чем угодно.

— А вы не обидитесь на глупость вопроса?

— Что ж на глупость‑то обижаться? Спрашивайте.

— Мы люди… у нас долг, присяга, — сказал Панафидин. — Но, случись страшный бой в океане, вдали от берегов, наш крейсер затонет, а что же станется с нашими птичками?

Шкипер подсыпал в чай казенного сахарку.

— Клетку откроем, они и разлетятся.

— Куда?

— Это ихнее дело, мичман. Не наше, не человечье…

«Птицы разлетятся, а — мы? Куда денемся мы, люд и?»

Анисимов поднялся и оторвал листок календаря:

— Время‑то как летит, господи… не успеваешь опомниться. Давно ли во льдах стояли, а уже июнь… Ну ладно. Пойду. Может, и удастся вздремнуть до побудки. Душно что‑то!..

Итак, читатель, мы в грозовом июне 1904 года.

***

Золотой запас России в десять раз превышал японский, и Страна восходящего солнца всю войну тревожно озиралась по сторонам: кто бы ей одолжил? Если бы не щедрость банкиров Сити, придвинувших свою кормушку к самурайскому рылу, Япония не продержалась бы и полугода… К июню 1904 года валютный запас Токио был исчерпан, а пароход «Корея» американской компании «Пасифик Мэйль», таящий в себе миллионы долларов очередного займа, не шел на помощь, ибо американцы боялись фрахтов «на тот свет». Людские ресурсы Японии тоже подходили к концу: в армию рекрутировали молодежь призыва 1906 года, под знамена истрепанных дивизий Куроки, Ноги и Ояма возвращали пожилых солдат запаса. Все труднее стало поднимать солдат в атаки. Случаи неповиновения участились, а за это тюрьма, да еще какая! Порою на фронте творились странные дела: из японских окопов слышались призывы по‑русски:

— Идите скорее… офицеры ушли! Нас мало…

Иногда японец бросал свою «арисаку» с патронами:

— Вот и все! Я никогда не хотел воевать с вами…

Эти настроения подкреплялись рукопожатием, которым на Международном конгрессе Второго Интернационала обменялись два человека: Сен Катаяма, представлявший рабочий класс Японии, и Плеханов, представитель русского пролетариата… В Токио предчуяли кризис (военный, финансовый, политический), а может быть, даже и полное поражение. Летом Япония уже начала зондировать почву для заключения мира. Через побочные каналы дипломатии, текущие близ главного русла международной политики, нашему министру Витте было предложено встретиться где‑либо на европейском курорте с японскими представителями и начать переговоры о мире еще до… падения Порт‑Артура! При этом японские дипломаты угрожали, что потом условия переговоров будут иные, более жесткие, более оскорбительные для чести Российской империи.

Именно в июне подняла шум японская пресса: «Нельзя не восхищаться подвигами русских моряков! — писали в газетах Токио. — Особенно превосходно поступила эскадра (отряд, скажем точнее) владивостокских крейсеров с нашими транспортами, дав полную возможность спасения невоюющим людям, тогда как она (эскадра) имела полное право пустить на дно все наши корабли с военным флагом на мачтах…» На последний визит крейсеров Безобразова к Цусиме, на их беспримерный отход без потерь к Владивостоку газеты Токио отвечали упреками лично Камимуре: «Какая низкая комедия! Офицеры в портах уже заготовили шампанское в уверенности, что Камимура победит. Но шампанское осталось нераскупоренным… Мы от имени всего японского народа требуем, чтобы правительство сделало самое серьезное замечание эскадре Камимуры!»

19 июня на улице Токио, где стоял дом Камимуры и где проживала его семья, с утра стала собираться возбужденная толпа, выкрикивая угрозы по адресу адмирала:

— Смерть ему! Смерть и нищета его семейству…

Своими одеждами и манерами эти озлобленные люди с жилистыми кулаками никак не напоминали выходцев из простонародья. Нет! Толпа состояла из деловых людей Японии, вышедших на улицу из контор банков, из дирекций фирм, из тайных подвалов финансовой мафии. Для них (именно для них!) русские крейсера Владивостока, без страха рассекавшие японские коммуникации, стали главной причиною их банкротства…

В стране уже кончался хлопок.

Заем в валюте задерживался.

Грузы военного сырья застряли в портах.

Корабли загасили пламя в топках котлов.

Заводам Японии угрожал застой.

Страховка за грузы удвоилась, даже утроилась…

— Во всем этом, — кричали деловые люди, — повинен жалкий и трусливый адмирал Камимура… Смерть ему! Пусть он закончит свою жизнь на коленях, стоя на красной циновке…

Полиция не вмешивалась. Под градом камней вылетали стекла из окон. Рухнули с петель хрупкие двери. Несчастная жена адмирала, схватив детей, спасалась бегством. Подожженный с четырех сторон, дом Камимуры жарко пылал. Токийская биржа расплатилась с адмиралом за русские крейсера…